«PETTREE» - женский журнал

Сквозь приоткрытое окно на поблескивающий стерильной чистотой пол кабинета косо спускался солнечный луч, и в нем легко и хаотично танцевали мельчайшие частички m Я наблюдала за их загадочным танцем, чувствуя, что слова доктора точно так же, как эти пылинки, беспорядочно кружатся в моей голове, не оседая, а постепенно растворяясь в вакууме, кроме которого в моей душе уже ничего не осталось.

— …Любое заболевание может дать тяжелые ос. ни нения, кроме того, нужно свести к минимуму уровень стрессов. Да вы и сами должны беречься, впереди непростой путь, — обрывки фраз доктора, смотревшего на меня с тревогой и сочувствием, доходили до моего сознания с опозданием, словно сидела на дне глубокого колодца. «Доктор, ну куда же больше беречься, — вела я с ним мысленный диалог, — я и так хожу осторожно, словно ступая по тонкому льду, который уже трещит и вот-вот готов обрушиться под ногами. Я сторонюсь мест скопления людей, боясь увидеть чьи-то счастливые глаза, и избегаю малейших сквозняков — они особенно страшны, когда в твоей душе дыра размером с галактику и малейший сквозняк превращается в сильнейшее торнадо…»

…Не могу обещать, что лекарства решат все проблемы после операции, ему придется справляться с болью… «Доктор, пусть лучше будет больно мне, а не ему… Ведь мне не привыкать справляться с болью. Мне, которая уже два года живет со стальной иглой в сердце, хотя нет, игла тонкая и острая, а это — это железный лом, который вогнали в сердце, с которым и жить невозможно, и вытащить нельзя — истеку кровью…» Он говорил про опасности, которые могут возникнуть при проведении операции, реабилитационный период и еще что-то, а я сидела и думала лишь о том, что через десяток тонких больничных стен, выкрашенных тусклой синей краской, где-то на продавленной койке лежит мой ребенок, подключенный узкими трубками к десятку аппаратов. Лежит и борется за жизнь… Витюша родился слабеньким, восьмимесячным — я помню, как он, впервые вдохнув легкими, не закричал, как все малыши, громко возвышая о своем рождении на весь мир, а тихонечко пискнул, как котенок, и тотчас умолк.

— Доктор, с ним все в порядке? — тревожно спрашивала я врача, материнское сердце чувствовало недоброе.

— Завтра, все завтра, мамаша, — отводил он глаза, — а сейчас отдыхайте.

А назавтра мне его не принесли, и я металась по палате, как раненый зверь, хоть отовсюду торчали трубки и было больно даже дышать. «Дефект предсердной перегородки», — сказал доктор, придя вечером ко мне, и устало провел рукой по глазам. «Что?» — спросила я, не понимая, но слезы уже катились из моих глаз.

«Порок сердца»,- ответил он, и мир вокруг в одну секунду побледнел и стек вниз, как дешевая акварель, попавшая под дождь, и вся моя жизнь разделилась на до и после этих слов. Я помню, как часами лежала в темноте, слушая дыхание сына, и сердце мое останавливалось каждый раз, когда он запаздывал со вздохом на полсекунды. Знаете, что самое страшное в мире? Лежать в темноте и прислушиваться, дышит ли твой ребенок. И он, неспособный даже самостоятельно лечь на животик, стал фильтром в моей жизни, отсеяв всех ненужных и слабых людей, оставляя рядом с нами только самых преданных, настоящих. Через полгода ушел Вадик, мой муж и отец Витюши, но я не виню его: наверное, тяжело возвращаться каждый вечер и видеть, как плачет жена, как улыбается твой маленький сын, который, возможно, не доживет до своего следующего дня рождения. Зато остались друзья — верные, сильные.

— Оксана, мы нашли деньги на операцию для Витюши! Бог услышал наши молитвы, — взволнованным голосом сообщила Ника, и я сжала телефонную трубку так, что захрустели суставы.

— Как нашли? Где?..

— Неважно! Быстро звони в больницу й говори, чтобы готовились к операции. Витюше было два года, когда прооперировали его крохотное сердечко, в котором билась не одна жизнь, а две — моя и его. Буквально за пару дней до того как позвонила Ника, малышу стало хуже — он тяжело дышал, плохо спал, мучился судорогами, и нас госпитализировали. «Возможно, если бы операцию не провели в тот день, — сказал седой доктор уже тогда, когда об этом можно было говорить, — на следующий было бы поздно». Операция прошла успешно, мы с сыном стойко и мужественно прошли восстановительный период. Я помню день, когда нас выписали из больницы: на улице стояли последние теплые деньки осени, в бледном небе черными чаинками неспешно кружили птицы, я подумала: какое же чертовски странное чувство юмора у того, кто создал все это… И тут словно издалека я услышала голос Ники: «Бог услышал наши молитвы…» Мы встретились с ней через пару недель в парке, пили кофе, сидя на скамейке, Витюша с малышней лепил снеговика.

— Ника, послушай, я знаю, что человек, пожертвовавший деньги нам на операцию, неспроста решил сделать это анонимно, — сказала я подруге, — но ты же понимаешь, как мне необходимо посмотреть ему в глаза и сказать «спасибо»? Он спас жизнь моему ребенку!

— Понимаю, — кивнула Ника.

Мы дружили с ней еще со школы, и вообще Ника работала консультантом по налогам, но уже много лет на добровольных началах в свободное от работы время помогала собирать деньги на лечение больных детишек. После того как Витюша окончательно поправится, я решила тоже обязательно заняться этим очень нужным делом.

— Понимаешь, дело ведь не только в том, что таковы правила организации, и даже не в том, что ты моя подруга, — Ника достала из мятой пачки сигарету потом вспомнила, что мы сидим на детской площадке, и засунула обратно.- Просто человека, давшего деньги на операцию, ты знаешь.

Мои брови удивленно поползли наверх. Такого просто быть не могло — ведь за два года я успела оббегать буквально каждый двор, абсолютно всех своих знакомых, надеясь с миру по нитке собрать денег на операцию сына. Но у каждого третьего своих проблем хватало, а потому я и предположить не могла, кто мог сразу целиком дать такую значительную сумму денег. — Ты помнишь Юрку Кожевенникова, нашего одноклассника?

— Помню, конечно… Высокий такой, темноволосый. Он после девятого класса ушел куда-то в училище учиться…

— Ага, он, — кивнула подруга. — Позвонил мне часов в шесть утра, разбудил, я спросонья и не поняла ничего. Сказан, что приехал из Штатов, где живет уже много лет, и позвонил сразу, как только узнал о твоей беде. Я встретилась с ним в тот же вечер, и он передал мне деньги.

— Погоди, Никуш, — я не верила своим ушам, — почему же он не захотел, чтобы я знала, кто мне помог?

— Я не знаю, Оксана, — Ника пожала плечами. — Он попросил тебе не говорить, а мне тогда не до выяснения причин было: как ты помнишь, вас с Ви-тюшей накануне госпитализировали, я переживала, что лишняя минута промедления может стоить малышу жизни… Она все-таки достала сигарету и прикурила, отходя к забору. Сын, весело бегая по площадке, на секунду остановился, поискал меня взглядом, нашел и радостно помахал рукой.

-Дай мне номер телефона Юры, — подходя к Нике, попросила я. — Мне надо его увидеть, понимаешь?.. Мы встречаемся с Юрой в небольшом кафе в торговом центре — по телефону он быстро говорит, что ему необходимо сделать кое-какие покупки, потому что завтра он улетает обратно в Штаты. Я не сразу узнаю его, когда уверенным шагом заходит в кафе: подтянутый, ухоженный, в хорошем костюме, на загоревшем лице — очки в тонкой оправе.

— А ты совсем не изменилась, — улыбается он, целуя меня в щеку. — Такая же красавица, как в школе была.

— Да ладно тебе, — смущенно краснею я, одергивая старый джемпер, — Я ведь вижу себя в зеркале. Годы и проблемы никого не красят. Кстати, о проблемах… О садится напротив и легко усмехается краешком губ.

— Ника все же рассказала.

— Да. Но я у нее практически силком вытащила эту информацию, — улыбаюсь я, — ты уж не обессудь. Но почему, скажи ради бога, ты захотел остаться анонимным? Если бы ты знал, как много сделал для меня! Юра заказывает кофе, снимает очки и устало трет пальцами переносицу. Я вдруг понимаю, что под слоем этого калифорнийского загара, дорогого костюма и шикарного парфюма прячется несчастный человек — это выдает его взгляд, который я узнаю…

— Шесть лет назад у меня умерла дочь, — говорит он. — Лейкемия, самый распространенный детский рак. Ей было четыре года. Мы тогда жили еще здесь, я только начинал бизнес, денег вечно не хватало. Я стучал во все двери, оббивал каждый порог, но когда за год собрал нужную на лечение сумму, было уже поздно. Поэтому когда я узнал, что твой сын болен, не мог не помочь — тем более сейчас у меня уже есть такая возможность. А анонимность я хотел сохранить лишь для того, чтобы ты не чувство-вата себя мне обязанной. Он замолкает, размешивая кофе, а я смотрю на него и понимаю, что все слова, которые готовила для этой встречи, встали в моем горле плотным горьким комком. Поэтому просто беру его за руку, и так мы сидим долго, понимая друг друга без слов. И я знаю: в эти минуты во всем мире происходят разные страшные вещи, люди рождаются и умирают, люди будут умирать всегда. Главное, чтобы это были не дети — дети никогда не должны умирать.